КРЕЙЦЕРОВА СОНАТА СССР 1987 158 мин. 2 серии
Режиссеры: Михаил Швейцер, Софья Милькина Композитор - София Губайдулина
Актеры: Олег Янковский, Александр Трофимов, Ирина Селезнева, Дмитрий Покровский, Алла Демидова, Лидия Федосеева-Шукшина, Александр Калягин, Михаил Глузский, Ольга Токарева
психодрама по повести Л.Н.толстого
Государственная премия РСФСР имени Братьев Васильевых, 1989 (удостоены Олег Янковский за лучшую мужскую роль, М.Швейцер и С.Милькина за лучшую режиссуру, М.Агранович за лучшую операторскую работу).
Сложные морально-нравственные проблемы, которые семейная жизнь ставит перед своими героями, делают фильм созвучным не только времени написания повести Толстым; в нем сталкиваются разные временные пласты, он остросюжетен и динамичен, интересен и своеобразен по кинематографическому решению.
Роль О.Янковского в роли дворянина Позднышева, зарезавшего свою жену - бенефисная. Почти сплошные крупные планы, огромный монолог на три часа экранного времени - история жизни и философский трактат о любви и браке, анатомия подсознания и нравственная проповедь, крик души и трезвая логика рассуждений. Перед нами - истинное создание русской природы и кричащее противоречие русской жизни: то ли исполненный страсти страдалец, то ли ожесточившийся на мир маньяк. Некогда красивый, хорошего рода, а теперь измученный, небритый человек в поношенном пальто. Высокий лоб перерезан пульсирующей жилкой, глаза утомлены бессонницей, на впалой груди, прикрытой тонкого полотна рубашкой, болтается крест.
Двойственный образ Позднышева раскрывается не только в смелых, конкретных красках, но и в разной исполнительской технике. В "театральной" декорации вагона Янковский напоминает загнанного в клетку зверя, которому везде тесно, со всеми скучно, а с самим собой - невыносимо. Он последовательно, дотошно исследует мотивы преступления своего героя, позволяя себе вспышки открытого темперамента, порой пафоса, когда срывающимся - из последних сил - голосом доходит до главного: "А жить зачем? Если нет цели никакой, если жизнь для жизни нам дана, незачем жить. И если так, то Шопенгауэры и Гартманы, да и все буддисты совершенно правы. Ну, а если есть цель жизни, то ясно, что жизнь должна прекратиться, когда достигается цель". Этот пугающе внятный - горячечный монолог сыгран Янковским на одном дыхании. Наверное, с такой невымученной, нутряной страстью - почти забытой на нашем экране - проживали в образе знаменитые трагики русской сцены.
В "Крейцеровой сонате" Швейцера и Янковского интересовали не столько толстовские мысли о дьявольском наваждении, лживости семейной жизни, сколько еще одна возможность показать "лишнего человека", измученного постоянным самоанализом. Этот Позднышев заставлял отвлечься нас от, казалось бы, сокровенной сути рассуждений толстовского героя: "Из страстей самая сильная, и злая, и упорная - половая, плотская любовь, и потому если уничтожатся страсти и последняя, самая сильная из них, плотская любовь, то пророчество исполнится, люди соединятся воедино, цель человечества будет достигнута, и ему незачем будет жить. Пока же человечество живет, перед ним стоит идеал и, разумеется, идеал не кроликов или свиней, чтобы расплодиться как можно больше, и не обезьян или парижан, чтобы как можно утонченнее пользоваться удовольствиями половой страсти, а идеал добра, достигаемый воздержанием и чистотою". Не ч т о, а к а к - говорил он, двигался, накаляя свое взвинченное состояние порывистыми, нервозными жестами, полубезумным блеском глаз, шатающейся походкой, - становится сутью, смыслом воздействия актера. Мы подчинялись не содержанию монолога, но состоянию человека на краю тотального, убийственного изнеможения. В Янковском поражала бездна расхристанной души. Другую ипостась роли Янковский продемонстрирует в иллюстрирующих его монолог "живых картинках", в бытовых, жанровых эпизодах. Здесь актер предстанет во всем блеске своей фактуры, мужественной красоты и аристократической осанки. Промелькнут, как в старом альбоме фотографий, живописные кадры светской и домашней жизни Позднышева. Янковский в прекрасном гриме, в отменных костюмах, безупречен и в сценах музицирования, и на прогулек по итальянскому побережью, и за книгой, и на лодке, и в публичном доме... “Удивительно, какие совпадения и в правильной и даже в неправильной жизни" - вот что гложет, изматывает Позднышева, воспламеняет его обугленную душу. В этой роли сконцентрировались разнонаправленные порывы мятущегося сознания - истраченного человека, так до конца и не изжившего свои страдания, подозрения, надежды.