ЗАВТРАК НА ПЛУТОНЕ BREAKFAST ON PLUTO Ирландия/Великобритания, 2005 г. 135 мин. АУДИО: РУССКИЙ
Режиссер Нил Джордан
В ролях Силлиан Мерфи, Лайам Нисон, Рут Негга, Стивен Ри, Брендан Глисон, Гейвин Фрайдей, Йен Харт, Ева Бертистл, Рут МакКейб, Брайан Ферри
трагикомедия по роману Патрика Маккейба
70-е годы, крошечный ирландский городок. В барах играют рок, боевики из ИРА устраивают теракты. А безотцовщина Патрик (Мерфи) тем временем примеряет женские платья: он с детства считал себя девочкой. Со временем мальчик вырос в миловидного юношу, который мнется и жеманничает, носит дамские шляпы и кажется счастливым - под бессвязные возражения старших (в числе которых обязательный для режиссера Джордана Стивен Ри и Лайам Нисон в роли священника). И Марк Болан обязательно лично поприсутствует на саундтреке, чтобы напомнить, что детей революции обвести вокруг пальца не получится. А в эпизодической роли извращенца отметится Брайан Ферри. В общем, фильм не стесняется своей маргинальности, а напротив, гордо выставляет ее напоказ. На Силлиэна Мерфи смотреть без удовольствия невозможно, пусть и в женских туфлях на каблуках. Уже на половине фильма забываешь, что это актер-мужчина (и к тому же гетеросексуал). Эпические и сказочные похождения простака из глубинки, буйство красок и возмутительная несерьезность розового нижнего белья Мерфи. «Глава 32. Ау, мои чулки – они поехали, дорогуша!»
Джордан снял картину, в которой соединяются мир и миф, реальное и суперусловное, высокое и низкое, мужское и женское. Авторы прошлись по этому лабиринту, будто плясуны на канате, — с азартом свободы, не натужно, позволив себе максимальную амплитуду в движениях. Мёрфи. сыграл с отвагой и азартом импровизирующего, всегда разного в своей неизменности актера, который сам себе и марионетка, и кукловод. Ведь «Завтрак на Плутоне» — фильм преимущественно об игроке и «человеке играющем», о мире как игре и «мире играющем». Картина имеет подзаголовок «Главы из моей жизни».Биография поделена на тридцать шесть глав, прослеживающих историю героя — от появления на свет в ирландской провинции до приключений в Лондоне. Свободный и, можно сказать, свингующий ритм фильма усиливает ощущение, что с каждой главой Патрик рождается заново. Вставные новеллы, фантазийные флэшбэки перемежаются с линейным повествованием. Основной сюжет уравнен с самостоятельным фоном — россыпью из второстепенных персонажей, неслучайных деталей, которыми жонглирует режиссер.
Трансвестизм персонажа — не более чем режиссерская придумка для карнавализации отшельника, который покоряет враждебный, отвернувшийся от него мир исключительно благодаря своему дару к перевоплощению, к игре в широком смысле слова. Его субтильность уживается с отточенностью угловатых движений, а наигранный высокий голосок точно озвучивает надломленную пластику и мимику куклы. Преувеличенная, гротесковая маргинальность Патрика — подкидыша, бездомного и трансвестита в одном лице! — проверяет на прочность его способность быть и оставаться собой, воспринимать судьбу как результат личного выбора. Эта способность защищена прирожденным артистизмом героя. Свое лицо он умеет выдавать за маску, за лукавую гримасу даже в тех случаях, когда на нем отражаются самые сокровенные переживания. Искусство травестии напрямую восходит у Джордана к одноименному литературному жанру, в котором все серьезное и драматическое принимает подчеркнуто несерьезный, комический вид. На травестировании трагедии в фарс, а драматического в смешное и строится «Завтрак на Плутоне». Кульминацией этого приема служит, пожалуй, эпизод на сцене, где Киттен выступает вместе с героем Стивена Ри, антрепренером и фокусником, у которого он нашел очередное пристанище. В низком жанре уличного фарса и черной комической Патрик развлекает ресторанную публику, разыгрывая перед ней магистральный сюжет из своей жизни. Под улюлюкание и гогот зрителей он изображает отчаявшегося сироту, который в поисках материнской любви кидается на шею первым встречным (ими оказываются разморенные алкоголем посетители кабаре). Готовый и самоуничижение обернуть в артистический жест, Киттен сохраняет дистанцию по отношению к исполняемой роли, даже если она воспроизводит его судьбу. Так, собственно, серьезность находит себя в несерьезности. Зато в финале, когда Патрик найдет-таки свою мать, он не проронит ни слова, оставив ее в спасительном неведении.
В «Завтраке на Плутоне» та же коллизия, что и в “Возмутительной игре” Джордана, разрешается практически хэппи-эндом, а незакрепленное, подвижное «я», чреватое спонтанным переходом в иное состояние — игра со своей и чужой идентичностью, — служит единственной — осмысленной — стратегией выживания.
«В 60-е… все вдруг становились равны — дебютантки и шоферы, официантки и губернаторы» (Уорхол). Сексуальная и политическая революции принимали форму безудержной игры, но и подспудно формировали «общество спектакля». Джордан реконструирует эпоху именно как спектакль, как калейдоскоп из равнозначных элементов, где все аналогично всему и даже теракты похожи на смертоносный уличный хэппенинг. С другой стороны, он собрал самые обиходные, самые распространенные знаки времени и еще больше заострил их, посмотрев на близкое и по-прежнему взрывоопасное прошлое как на далекое и отстоявшееся до картонных штампов.
Бурлящая эпоха концептуально, иронично стилизована режиссером под клишированный костюмно-исторический фильм, тоже образчик низкого жанра, превращена в неустойчивую декорацию, театрализованный задник, карточный домик. Благодаря этому сюжет картины приобретает суперусловный, сказочный характер, а Патрик, «дитя сексуальной революции» и мнимый террорист — законспирированный член ИРА, проваливается в супермифологическое — литературное — пространство, где может выступать и как ряженый, и как шут, и как герой балагана, и как персонаж романа воспитания… Все смешалось в ленте Джордана — самые разные жанры, архетипы, персонажи. Tеракты ИРА сливаются в общем угаре с ревом глэмрока. Сексуальная революция проходит на одной волне с политическим реакционизмом. Католический священник становится в один ряд и воссоединяется со своим сыном-трансвеститом.
Так и для Патрика долгожданная встреча с матерью — мечта и цель жизни — оборачивается вовсе не кульминацией или завершением пути, а отметкой для дальнейшего движения, которое, кажется, и впрямь простирается до Плутона. Оттого в счастливом финале ставится не точка, а всего лишь открывается новая глава.
